Мне ничего не оставалось, кроме как пойти за ним. Огромные ворота дворца беззвучно распахнулись, и перед моими глазами предстал длиннющий зал. К моему удивлению, внутри дворец не блистал позолотой, всё было выдержано в очень мягких зелёных тонах. В совокупности с виднеющимися за многочисленными окнами деревьями всё это смотрелось просто замечательно.
В самом конце коридора были ещё одни ворота. Размером поменьше, чем те, порог которых я только что переступил, но тем не менее в четыре моих роста, это как минимум. Все стены были увешаны портретами венценосных особ, единственной общей чертой которых был этот самый венец — золотая (опять!) сфера в зелёной оправе. Во всём прочем эти самые особы, как мужеского, так и женского полу, никакого особого сходства не имели, из чего я сделал вывод о частой смене королевских родов. Хотя я мог и ошибаться, как, впрочем, обычно и случалось.
Мы шли вдоль всех этих портретов в полной тишине. Оставалось удивляться, куда делись все дворцовые слуги к прочий люд.
Зикер и не думал оборачиваться, потому что был уверен, что я не сбегу. Не знаю, что ему давало эту уверенность, но вообще-то он был прав. Во-первых, мне было интересно, куда меня отведут и что будет дальше. А во-вторых, я всё-таки был реалистом и понимал, что деваться в данном случае мне просто некуда.
Оставалось надеяться, что новые друзья найдут способ мне помочь. И если быть совсем уж честным, не верилось, что в этом удивительном мире красоты и магии со мной могут сделать что-то плохое.
Перед Зикером открылись створки и вторых ворот. За ними обнаружился небольшой круглый зал с десятком дверей уже обычного, человеческого размера. Это слегка успокаивало, потому что в огромном зале с огромными дверьми мне иногда казалось, будто я гном, а тут совершенно обычные деревянные двери с какими-то надписями.
Мы прошествовали конечно же к самой левой двери. И именно за ней нам встретился первый человек в этом царстве тишины и безмолвия. Это был грузный усатый мужчина в зелёном балахоне, сидящий за огромным, будто из цельного чёрного куска мрамора, столом.
— Опять кого-то привёл? — прогрохотал он недовольно.
Зикер брезгливо поморщился:
— Ты знай себе сиди да записывай. Остальное не твоё дело.
— Как очередного ребёнка, не так посмотревшего на вашу особу, сажать в камеру, так моё дело, а тут, значит, не моё? — подвигал усищами здоровяк.
— Именно так. Этого в самую плохую камеру, — махнул рукой Зикер и развернулся, чтобы уйти.
— А долго я тут сидеть-то буду? — поспешил спросить я.
Зикер даже сразу не понял, что я обращаюсь к нему. Он на секунду остановился, задумавшись, а потом нехотя ответил:
— Пока не сгниёшь, если повезёт.
От такого нахальства я просто задохнулся.
— Ах ты, козёл безрогий.
Зикер не обратил на мои слова никакого внимания и закрыл за собой дверь.
— Ну что ж, будем вас размещать, — раздалось у меня за спиной.
Послышался звук отодвигаемой мебели, и на моё плечо легла здоровенная ручища.
— А пока вы будете устраиваться, если не против, расскажите мне о том, что же это за «козёл» такой и почему он безрогий.
— Козёл? Это животное такое. А безрогий, это так… вольное прилагательное без смысла, для усиления ругательства, — пояснил я, обернувшись.
Передо мной стоял самый большой человек, которого я когда-либо видел. Он не просто был выше меня, он возвышался надо мной на целых пол метра. В совокупности с его шириной, которой мог бы обзавидоваться любой борец сумо, это смотрелось поистине ужасающе. У меня даже дыхание перехватило.
— Так вы ещё и ругаетесь на нашего Великого Ремесленника? Как не стыдно? — Он покачал своей практически лысой головой, очень похожей на огромный булыжник.
— Я…
Если честно, то я испугался. И как тут не испугаться, когда над тобой нависает такая махина? Тут любой испугается.
— Да я тебе за это… — Он поднял над головой свою огромную, как ковш экскаватора, ручищу и сверкнул глазами.
Не осел на пол я лишь потому, что тело просто отказалось меня слушаться. Я лишь судорожно икнул, тут же заверив себя, что это не от страха, а от большого количества выпитого.
— Да я тебе за это руку пожму! — неожиданно расхохотался он и схватил мою руку так, что в ней захрустела каждая косточка и каждый хрящик.
Лучше бы он меня сразу пришиб.
— Это по-нашему, это ты правильно. Нет в этом прихвостне ничего заслуживающего уважения, хоть и считается, что Академия выпускает только честных и благородных людей. Ты пока что присаживайся за стол, сейчас посидим, поедим, расскажешь, что нового произошло в мире за последнее время. Я думаю, что ещё долго за тобой никто не придёт.
Он подтолкнул меня к появившемуся из ниоткуда креслу. Стол уже ломился от яств и сосудов с напитками. Как это тут очутилось, я спрашивать не стал, хотя ещё недавно обязательно поинтересовался бы. Видимо, уже привык к чудесам.
— За что же тебя сюда отправили? — поинтересовался тюремщик, садясь обратно на своё место.
— За жизнь, — честно ответил я, удивляясь столь лёгкому переходу с «вы» на «ты».
— Убил, что ли, кого-то? — не понял он.
— Да нет, просто не нравится некоторым, что я землю топчу в этом мире.
— Некоторым, это Зикериулу?
— Зикериулу это Зикеру? Хм… да нет, к сожалению, не только ему.
Тюремщик задумчиво подвигал усами.
— А не следствие ли это того, что у Зикериула ухо распухшее?
— Скорее, наоборот, — усмехнулся я, придвигая себе блюдо с уже знакомыми мне фруктами.